Неточные совпадения
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице
матери,
повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
Видел я, как подобрали ее локоны, заложили их за уши и открыли части лба и висков, которых я не видал еще; видел я, как укутали ее в зеленую шаль, так плотно, что виднелся только кончик ее носика; заметил, что если бы она не сделала своими розовенькими пальчиками маленького отверстия около рта, то непременно бы задохнулась, и видел, как она, спускаясь с лестницы за своею
матерью, быстро
повернулась к нам, кивнула головкой и исчезла за дверью.
Надо мной смейся, но ко мне
мать приехала, —
повернулся он вдруг к Порфирию, — и если б она узнала, — отвернулся он опять поскорей к Разумихину, стараясь особенно, чтобы задрожал голос, — что эти часы пропали, то, клянусь, она была бы в отчаянии!
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его. В столовой после ужина
мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя у открытого окна в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто
повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
— Сегодня? — так и вздрогнула вся Татьяна Павловна, — да быть же того не может, он бы сказал. Он тебе сказал? —
повернулась она к
матери.
Слушайте, вы! —
повернулась она вдруг к
матери, которая вся побледнела, — я не хочу вас оскорблять, вы имеете честный вид и, может быть, это даже ваша дочь.
Мать встала из-за стола и, не торопясь отойдя к окну,
повернулась ко всем спиною.
Мальчик тихо застонал и откинулся назад на траву.
Мать быстро
повернулась к нему и тоже вскрикнула: он лежал на траве, бледный, в глубоком обмороке.
Николай сел рядом с ней, смущенно отвернув в сторону радостное лицо и приглаживая волосы, но скоро
повернулся и, глядя на
мать, жадно слушал ее плавный, простой и яркий рассказ.
Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез в сени.
Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее груди. Потом тихо
повернулась, прошла в комнату и, приподняв занавеску, посмотрела в окно. За стеклом неподвижно стояла черная тьма.
Мать беспокойно
повернулась на лавке, — прямо на нее в окно смотрела бездонная тьма, и в тишину настойчиво вползал едва слышный шорох, шелест. Она заговорила почти шепотом и боязливо...
И, вдруг снова
повернувшись к
матери, он тихо сказал ей...
— Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он
повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и
матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову,
мать, отирая слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо погладила ее густые волосы. Женщина медленно
повернулась к ней, ее матовые глаза болезненно расширились, она встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
Матери хотелось сказать ему то, что она слышала от Николая о незаконности суда, но она плохо поняла это и частью позабыла слова. Стараясь вспомнить их, она отодвинулась в сторону от людей и заметила, что на нее смотрит какой-то молодой человек со светлыми усами. Правую руку он держал в кармане брюк, от этого его левое плечо было ниже, и эта особенность фигуры показалась знакомой
матери. Но он
повернулся к ней спиной, а она была озабочена воспоминаниями и тотчас же забыла о нем.
Красота ее все более и более поражала капитана, так что он воспринял твердое намерение каждый праздник ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду, когда капитан на плацу перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным голосом: «налево кругом!», сам
повернулся в этом же направлении, то ему прямо бросились в глаза стоявшие у окружающей плац веревки
мать и дочь Рыжовы.
Я рассердился, послал всем мысленно тысячу проклятий, надел шинель и фуражку, захватил в руки чубучок с змеиными головками и
повернулся к двери, но досадно же так уйти, не получа никакого объяснения. Я вернулся снова, взял в сторонку
мать моего хозяина, добрейшую старушку, которая, казалось, очень меня любила, и говорю ей...
(Соня выходит из леса и стоит несколько секунд за копной. В руках у нее цветы, она хочет осыпать ими
мать и Варвару Михайловну. Слышит слова
матери, делает движение к ней и,
повернувшись, неслышно уходит.)
В ответ на радостные восклицания жены и
матери, которые бросились обнимать его, он ограничился двумя-тремя: «Здорово!», после чего
повернулся к детям и, спокойно оглянув их с головы до ног, надел шапку и взвалил на плечи мешок.
Они смотрели друг на друга в упор, и Лунёв почувствовал, что в груди у него что-то растёт — тяжёлое, страшное. Быстро
повернувшись к двери, он вышел вон и на улице, охваченный холодным ветром, почувствовал, что тело его всё в поту. Через полчаса он был у Олимпиады. Она сама отперла ему дверь, увидав из окна, что он подъехал к дому, и встретила его с радостью
матери. Лицо у неё было бледное, а глаза увеличились и смотрели беспокойно.
…не внимая
Шепоту ближней толпы, развязала ремни у сандалий,
Пышных волос золотое руно до земли распустила;
Перевязь персей и пояс лилейной рукой разрешила;
Сбросила ризы с себя и, лицом
повернувшись к народу,
Медленно, словно заря, погрузилась в лазурную воду.
Ахнули тысячи зрителей, смолкли свирель и пектида;
В страхе упав на колени, все жрицы воскликнули громко:
«Чудо свершается, граждане! Вот она,
матерь Киприда!».
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом,
повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей
матери, когда в окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить
мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
Он
повернулся и пошел к дому. В доме он встретил
мать.
Студент круто
повернулся к нему, скорчил какую-то гримасу и, приблизив свое лицо к его превосходительству на близкое до неприличия расстояние, во все горло прокричал петухом. Это уже было слишком. Иван Ильич встал из-за стола. Несмотря на то, последовал залп неудержимого хохоту, потому что крик петуха был удивительно натурален, а вся гримаса совершенно неожиданна. Иван Ильич еще стоял в недоумении, как вдруг явился сам Пселдонимов и, кланяясь, стал просить к ужину. Вслед за ним явилась и
мать его.
С сердцем
повернулась Настя от
матери, быстро пошла из горницы и хлопнула изо всей мочи дверью.
И, взглянув в окно, увидала, что с высокой часовенной паперти медленно спускается Манефа, а за ней идут
матери и белицы, Василий Борисыч и саратовский приказчик. Быстро
повернулась Фленушка к Самоквасову и крикнула...
И сушат и целя́т материнские слезы детище, глядя по тому, отчего они льются. Слезы Татьяны Андревны целебным бальзамом канули на полную сердечной скорби Наташу. Тихо
повернулась она, открыла ярко пылающее лицо и тихо припала к груди
матери. Татьяна Андревна обняла ее и тихонько, чуть слышно сказала...
Я был уже почти наверху, почти у самого изображения моей
матери, как вдруг вздумал взглянуть вниз… земля подо мною вертелась, прямые доски косили и выгибались под моими ногами, — я как-то
повернулся субочь на одной ноге и почувствовал, что меня как будто что-то приятно щелкнуло по темени и затем вдруг встряхнуло и вытянуло…
Ося на самом деле стоял точно ошеломленный и дико смотрел в ту сторону, куда скрылась его
мать. Через несколько минут только он
повернулся к девочкам и провел рукою по лбу.
В то время как
мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей
повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по-домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.